Федор Михайлович Достоевский. Пророчества

Давайте вспомним Федора Михайловича Достоевского, все творчество которого пронизано философскими размышлениями. Мало кто знает, что он был еще и провидцем, предсказавшем путь России и Европы в 20 веке.

Практически все его романы содержат пророческие сведения. В рассуждениях своего главного героя «Преступление и наказание» Раскольникова, он пророчествует о пристрастиях нового поколения, готового убить за идею. Наверное, это покажется нам обыденным явлением сейчас, но в 19 веке никто не мог предположить, что тысячи молодых людей на планете станут рассуждать именно так.

Кроме того, Федор Михайлович за сто лет до начала революции предсказал и описал ее последствия как приход «бесов» — революционеров. Достоевский писал: «Во всякое переходное время поднимается эта сволочь, которая есть в каждом обществе. …Эти дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть».

В «Бесах» был даже указан период, за который революция охватит всю страну, – пять месяцев. Единственно, в чем Достоевский ошибся, это сроки. Его герой планировал закончить революцию, когда она была фактически начата – в октябре. В романе «Бесы» главный идейный вдохновитель революционной ячейки Петр Верховенский составил план действий для своих собратьев по оружию: «Мы уморим желания; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство…» Как видим, точный портрет революционных «героев» и их деяний, которые повязали своих единомышленников кровью.

Достоевский также размышляет о том, почему социализм захватил «сердца и умы многих». Он приблизился к раскрытию тайны связи России с Богом. Достоевский считал, что революция произошла как попытка улучшения христианства, «сообразно веку и цивилизации», а революционеры лишь заменили крест пятиконечной звездой. Действительно, марксизм в России был воспринят как новая религия и люди поклонялись Ленину и Сталину так же, как Христу.

Федор Михайлович также предвидел, что произойдет серия кровавых катаклизмов, которая охватит всю Европу. «Но никогда, может быть, – пишет Достоевский, – Европа не была ближе именно к такому перевороту и переделке территорий, как в наше время… Тогда все рухнет об Россию».

Также весьма точно определил Федор Михайлович русло развития наших отношений с братьями-славянами. «…По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому — не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! Начнут же они свою новую жизнь с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают».

Вот что написал Максимилиан Волошин по поводу этих предсказаний Достоевского.

Максимилиан Волошин
Пророки и мстители

«Я развернул книгу наугад, и мне раскрылась такая страница: «Весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны погибнуть, кроме некоторых весьма немногих избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали эти зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований.

Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать добром, что злом. Не знали, кого обвинять и кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии уже в походе вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех. Но кто и для чего зовет, никто не знал того, и все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что каждый предлагал свои мысли, свои поправки и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на какое-нибудь дело, клялись не расставаться — но тотчас начинали что-нибудь совершенно новое, иное, чем сейчас сами же предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и все погибло.

Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые, избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».

Это последняя страница из «Преступления и наказания» — бред Раскольникова в Сибири. Я читал эту страницу много раз и раньше, но теперь мне казалось, что ее никогда раньше не было и она только что выросла в этой книге. Я читал ее другим, которые, я знал, любили эту книгу, и они тоже не могли вспомнить именно этой страницы. Очевидно, глаза наши до нынешних времен скользили по этим строкам, не видя их.
Только дыхание ужаса революции выявило их для нас, как прикосновение огня обнаруживает бледные буквы, написанные химическими чернилами на белом листе бумаги.

Души пророков похожи на темные анфилады подземных зал, в которых живет эхо голосов, звучащих неизвестно где, и шелесты шагов, идущих неизвестно откуда. Они могут быть близко, могут быть далеко. Предчувствие лишено перспективы. Никогда нельзя определить его направления, его близости.

Толща времени, подобно туману, делает предметы и события грандиознее и расплывчатое. Поэтому часто бывает, что ураган, притаившийся на пути одного народа, для провидцев этого народа представляется событием мировым, а не национальным, и наступление частичной катастрофы кажется наступающим концом мира».

Несмотря на мрачный оттенок предсказаний, Достоевский верил, что добро должно победить в извечном противостоянии добра и зла. Он понимал, что истоки бесовщины сокрыты в нас самих. Несмотря на то, что Достоевский не указал нам путь к светлому будущему, но он точно предсказал, куда нам нельзя было идти.